0887—006
УДК
ББК
908
85.16
Г55
ВЕНЕЦ. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ
В ИДЕАЛЬНОЕ
Г
Без объявл.
906(00)—17
Вступление
Пролог
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
Эпилог
Восхождение к «Олимпу»
ENG
ENG
ФОТОАЛЬБОМ
ЛЕНЗНИИЭП 1970
БЕГЛЕЦ
В СТОРОНУ
ЛЕНИНА
28.I.2019
КОМСОМОЛЕЦ
И ПРАВДА
25.II.2019
ОБРЕТЕННЫЙ «ВЕНЕЦ»
25.III.2019
В СТОРОНУ ПЕРВОГО СЕКРЕТАРЯ
29.IV.2019
ПЛЕННИК
27.V.2019
ПОД СЕНЬЮ ГОРОДА
В ЦВЕТУ
24.VI.2019
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОЙ ШАПКИ
29.VII.2019
26.VIII.2019
I.
БЕГЛЕЦ
11 апреля 1970 года. Журналист Борис Мерц прибывает из Москвы
в предъюбилейный Ульяновск
Рассказ
Григора атанесяна
амолет прилетал на Ульяновский аэровокзал в 11 часов утра. Борис Мерц сидел на кресле у иллюминатора в шерстяном костюме и завязывал галстук на случай, если его будут встречать. Точных указаний на этот счет он не получил. В последний момент согласившись заменить слегшего с болезнью Алиханова, корреспондента «Комсомольской правды», редактор «Стройиздата» мало представлял себе рабочий процесс журналиста.
С
Илл. 17
Главный редактор общественно политической редакции ульяновского отделения центрального телевидения СССР Исаак Львович Гольдман в своем кабинете. Фотограф Борис Тельнов.
II. В СТОРОНУ ЛЕНИНА
Мерц завязал галстук, протер очки и раскрыл блокнот. В голову лезли неуместные мысли — Алиханов же, верно, запил? Такие мысли Мерц гнал. Он записал в блокнот:
«В поезде „проглотил“ новый рассказ Казакова. Местами — очень хорошо. „Когда мы шагнули в аспидную темноту ноябрьского вечера…“».
Воздушный лайнер коснулся бетонной дорожки и направил ход к перрону. Когда Борис Мерц вышел из самолета на трап, перрон огласился громкими аплодисментами. На минуту поверив, что ульяновцы тепло приветствуют именно его, редактор растерянно заулыбался. Пионеры стояли с цветами, но не торопились нести их Мерцу. Когда он ступил на ульяновскую землю, аэропорт снова огласился аплодисментами. Борис Мерц повернулся к сошедшей за ним стюардассе:
— Кого приветствуют товарищи?
— Как же, это репетиция важного события. 16 числа Ульяновск ждет дорогого гостя, Леонида Ильича Брежнева.
Борис Мерц сел в новенькую светло-салатовую «Волгу» ГАЗ-24, и шофер включил счетчик. Побежали десять копеек за километр. Над улицами Ульяновска были растянуты красные флаги и транспаранты, славящие великого Ленина и Коммунистическую партию Советского Союза — организатора всех побед советского народа. Проехали площадь, носящую имя Владимира Ильича Ленина. За монументальной скульптурой великого коммуниста темнели просторы Волги.
Удивляло, однако, засилье «частного сектора». Ветхие избенки по сторонам дороги неприятно поражали после новейшего, будто бы прямиком из будущего аэровокзала. Мерцу не хотелось думать, что в нашей советской стране остались еще уголки темного царства, куда только-только пробивается луч света. Много старых домов осталось на центральной улице Гончарова. Одноэтажные строения с обеих сторон окружали и первый в Ульяновске широкоформатный кинотеатр «Рассвет».
От старых домов, от куполов церквей веяло исконным, старорусским духом. В невыспанном мозгу Мерца вставали картины — встанет симбирский купец, перекрестится на икону в богатом окладе, отвесит земной поклон Богородице, пройдет на кухню, отвесит подзатыльников сыновьям-гимназистам и откушает булку с чаем. И подпоясовшись, неспешно пойдет открывать лавку.
Замечтавшегося редактора оборвал таксист.
— «Венец», товарищ.
В вестибюле гостиницы Мерц записал в блокнот: «Взметнувшуюся ввысь высотную гостиницу «Венец» венчали огромные неоновые буквы. Это была по-настоящему всесоюзная стройка — кроме Главульяновскстроя и его генподрядчика, коллектива СМУ-2 первого треста, на объекте трудился отряд ленинградских отделочников и десятки бригад Минмонтажспецстроя СССР. «Венец» готов принять Международную встречу представителей рабочего и профсоюзного движения».
Мерц знал, что ему положен номер на восемнадцатом этаже, но служащие «Венца» были не на высоте. Сперва смутившись, он поспешил вжиться в роль корреспондента республиканской газеты, и уже через полчаса размахивал удостоверением от «Комсомольской правды» перед замдиректора гостиницы.
Тем временем, ему принесли телеграмму. Из Москвы сообщали, чтобы корреспондент должен быть готовым к интервью.
Мерц достал платок из нагрудного кармана пиджака и смахнул пот со лба. Он твердо решил, что разговор должен быть без дураков. Спросит все прямо про международную повестку. Мао идет на полный разрыв, американцы намылили лыжи во Вьетнам. «Правда» разразилась трескучей передовицей. «Не позволим! Не допустим!». Не успело устаканиться после Парижа и Праги, теперь это.
Но не для того ли Леонид Ильич приезжает лично открывать Ленинский мемориал?
Подтвердить верность пути? Сверить часы? «Нельзя замыкаться от мира!», — представлял Мерц заголовки интервью, которое попутно, если все сложится, может и его немало прославить.
В номере было просторно. Он совсем не походил на типичную «малютку» — с большим окном, креслом с деревянными ручками, c рабочим столом и журнальным — и собственным телефоном. С красивым и необычным торшером. И ванная комната, вся выложенная белой плиткой, с прямоугольным светильником над зеркалом, овальной формы раковиной и занавеской ромбиком, совсем как на входивших в моду пуловерах.
роснулся Борис во втором часу дня. Луч света прямо бил на журнальный стол, на котором лежал билет. Глядя на него, Мерц разом проснулся — час назад, когда он присел на кровать, никакого билета на столе не было. Чтобы убедиться, что это не во сне, редактор одной рукой схватил билет со стола, а другой потянулся за очками, оставленными на прикроватной тумбе.
П
На билете красным по белому было написано:
Уважаемый Мерц Б.М.
Ульяновский обком и горком КПСС, исполкомы областного и городского Советов депутатов трудящихся приглашают Вас на торжественное открытие
ЛЕНИНСКОГО МЕМОРИАЛЬНОГО КОМПЛЕКСА.
Митинг состоится 14 апреля 1970 г. в 16 час.
на площади Мемориального центра.
Действительно при предъявлении документа № 010727.
Мерц долго принимал душ. Закончив свои банные процедуры, он надел банный халат, открыл дверь, дотянулся до блокнота и карандаша в кармане пальто. Так и сел на табуретку, которой оснащена была ванная, и наспех записал поперек страницы:
«Номер — как пришел к социализму в гости».
Редактор вышел из номера с твердым намерением осмотреть Ленинский мемориал. Пройдя к лифту, он остановился и вдруг почувствовал руку у себя на плече. Обернувшись, Мерц увидел сначала очень смуглого человека крепкого телосложения, а затем знакомое улыбающееся лицо с живыми восточными глазами.
— Товарищ Мерц, вы бирюком? Как насчет в обществе архитектора отобедать? — улыбался смуглый человек, похлопывая его по плечу.
— Гарольд Гарриевич, правду говорят, что вы стали совсем афганец! Я, сперва подумал, что передо мной профсоюзный делегат из какой-нибудь бананово-социалистической республики.
— А что, могу и делегата исполнить. У делегата какие задачи? Посещать банкеты и дремать на заседаниях?
— Докладывать о борьбе с пережитками клерикального сознания: «за отчетный период расстреляли 120 мулл, еще три тысячи посадили на кол».
— Вот потому, молодой человек, я и стал архитектором. Палач из меня хреновый. Куда наш разговор повернул, впрочем.
Мерц со смуглым человеком вышли из лифта на втором этаже и прошли в ресторан. Официант проводил их к столу у огромного, в пол окна. Стол был сервирован на четверых, тканевые салфетки были свернуты «мегафоном», а возле приборов стояло по два вида хрустальных бокалов с позолоченной каймой.
Подошла официантка, полная девушка с высокой прической в белом халате с коротким рукавом. Смуглый мужчина сразу заказал два черных кофе и повернулся к Мерцу:
— Видите, в том конце какая махина стоит? Это новейшая итальянская кофеварка, делает мирового класса зелье.
— Да что вы! А Генри Форда на открытие этой кофеварки не позвали?
К их столу подошли двое — полная женщина с улыбающимся лицом и нахмурившийся мужчина с вьющимся чубом. Эти двое в представлении не нуждались — кто же не знает Ольгу Высоцкую, диктора Всесоюзного радио. Да и приехавший в Ульяновск журналист не мог не узнать Бориса Ланцова, председателя Горисполкома.
Смуглый человек принялся представлять Мерца, всячески расхваливая. Высоцкая слушала очень внимательно, не отвлекаясь, а Ланцов извинился и заторопился куда-то. Пока знаменитый диктор говорила с официанткой, Мерц повернулся к своему спутнику:
— Вы же, верно, ни одной моей заметки не читали?
Тот только рассмеялся.
— Вы еще молодой человек, товарищ Мерц. Новости я узнаю первее вашего, а зрение в мои годы надо беречь. Мне о вас Борис Дмитриевич хорошо говорил, и будет с того.
— Гарольд Гарриевич, а вы приглашение на открытие Мемориала получили?
— Да, Боря, надо думать, без меня не откроют, а ты чего беспокоишься?
Редактор на секунду замешкался. Потом посмотрел на своего собеседника:
— Слушайте, а вам его в номер принесли?
— Да зачем, еще на той неделе в Москву в Союз архитекторов прислали. А что, Боря?
— Да так, Гарольд Гарриевич, полюбопытствовать.
Смуглый человек сделал удивленное лицо, но от необходимости объясняться Мерца избавил Ланцов. Он вернулся за стол, заметно встревоженный. Резко повернувшись к смуглому человеку, он тихо, но настойчиво сказал:
— Будьте готовы отдуваться.
Смуглый человек помолчал.
— Так, значит, Мезенцева не ждать?
— Нет. После обговорим.
Торопясь замять неловкий момент, Ланцов повернулся к Высоцкой и нарочито весело сказал:
— Товарищи, моя главная обязанность как председателя горисполкома — не допустить ни одной голодной смерти во время открытия Мемориала. Так что предлагаю срочно приняться за еду!
Все смеялись, кроме Бориса Мерца. Он смотрел на открывшуюся в другом конце дверь-книжку. За ней открывалась небольшая комната, больше похожая на выставочный стенд мебельной фабрики. На маленьком пятачке стоял стол, стул, справа от него — тумба, а впритык к этой тумбе — диван, половину которого загораживал торшер на ножке. На диване сидела с телефонной трубкой девушка восточной внешности, в высоких сапогах и красном платье на пуговицах.
Голова девушки опиралась на стену. Она говорила по телефону, но взгляд ее упирался в Борис Мерца. Движения ее губ были абсолютно неразличимы, и надо думать, говорила она языке какого-то нацменьшинства. Кончив разговор, она положила трубку и пошла к выходу через ресторанный зал. Ее красное платье и покачивающаяся походка показались Мерцу неуместными, лишними, неподходящими среди правильного ритма столов, пастельных тонов кресел, больших окон, белых салфеток на белых тарелках и геометрического узора потолка. Стоило ему это подумать, случился курьез — входивший в ресторан грузный мужчина в каракулевой шапке посторонился, чтобы уступить девушке выход, и сшиб высокую пепельницу на ножке. Пепел рассыпался на ковер, мужчина бросился поднимать пепельницу. Девушка, впрочем, не обернулась. Она вышла из ресторана.
После этого случая редактор мало участвовал в беседе. Он рассеянно разглядывал треугольными секциями из красного дерева на потолке, закрытые стеклом. Под стеклом были установлены обыкновенные электрические лампочки. Редактор достал блокнот и записал:
«Потолок ресторана представляет собой искусственное небо, которое отличается от звездных фресок готических соборов тем, что не притворяется нерукотворным. Наоборот, оно сообщает, что сделано по расчету современной инженерной мысли, и обнажает свои чертежи. В этом тоже важная примета нашего времени — профессии, знания не могут быть больше цеховым или фамильным секретом. Чем больше открытой информации, тем быстрее развивается отрасль, тем больше пищи для мысли специалистов из смежных областей, и так в конце концов, утверждается общий прогресс».
Вечером, после посещения Мемориала, Мерц в номере работал над текстом, пока рука не потеряла твердость. Он волновался, и сам не знал отчего, и решил оставить включенными люминисцентные лампы, вмонтированные за шторами. Их мягкий лунный свет его успокаивал.
Редактор умылся, вернулся к столу и перетасовал бумаги. По студенческой, в общежитии приобретенной привычке, сложил их ровной стопкой, чтобы проснувшись, первый час, до завтрака, работать за аккуратно убранным столом.
Из стопки бумаг на стол обратной стороной выпало обкомовское приглашение. По красному небу растянулось имя «ЛЕНИН», а на переднем плане было схематично выведено здание Мемориала. Внизу стояли цифры 1870 * 1970. И справа от второй даты детским, неправильным почерком карандашом было выведено:
ПОЛНОЧЬ. «МОЛОДЕЖНОЕ».
Ульяновского аэровокзала последний рейс отправлялся в 11-30 вечера. В вестибюле было страшно душно, так что Борис Мерц то и дело выбегал покурить на улицу. С сигаретой в зубах и на свежем воздухе думалось хорошо, но ломило кости и знобило. Холодный ветер в Ульяновске задул в день митинга, и не переставал все дни до его отъезда.
С
Борис Мерц старался думать о том, как на следующий день придет в «Комсомольскую» и объяснит, почему вместо интервью с Леонидом Ильичем Брежневым или, на худой конец, первым секретарем Ульяновского обкома КПСС Скочиловым он привез архитектурный очерк. Вернее, не привез ничего — делать архитектурный очерк он придумал в такси, по пути в аэропорт, и планировал написать его за следующие два дня, но в редакции об этом распространяться он не собирался. Он собирался придти с уверенным видом, убедить в оригинальности подачи, свежести материала, и быстро смотаться, сославшись на простуду — и за два дня дописать текст, в котором уже был первый абзац:
«Еще до появления высоких гостей, касания ножниц до красной ленточки, сердечных приветствий Леониду Ильичу Брежневу от трудящихся города, стало понятно — ульяновцы решили. Широкая эспланада, построенная как часть мемориала, стала любимым местом для гуляний горожан в первые апрельские дни, когда Волга совсем освободилась от ледяных оков. Многие, гуляя по гигантскому комплексу, задерживаются у огромной гранитно-мраморной стены на фасаде Мемориала, где укреплены вылитые из бронзы слова: „Здание возведено в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина“. По разноцветным гранитным плитам внутреннего дворика ульяновцы проходят к священный колыбели, где сто лет назад родился великий коммунист мира. Дом Ильича стоит помолодевший, заботливо отреставрированный таким, каким он был 22 апреля 1870 года».
О тексте, впрочем, думалось не вполне. Мыслить логически о вещах важных мешало чувство полного безразличия, охватившее Мерца еще в «Венце».
Несколько часов назад он сидел в одночасье обезлюдившем вестибюле гостиницы в низком кресле спиной к выходу и оставлял одну за одной сигарету в высокой, на уровне плеча поставленной пепельнице-чаше на ножках.
«Красиво, но как же неудобно поставили, того гляди за шиворот пепел стряхнешь, — пронеслась мысль в голове Мерца, и по кривой траектории съехала в кувейт. — И о чем я только думал». Одной рукой он смял сигарету в пепельнице, а второй уже тянулся к столу за пачкой. Закурив, он закрыл глаза и ничего не думал.
Через несколько секунд открыв глаза, редактор увидел все тот же пустой вестибюль «Венца», часы на стене с круглым циферблатом, прибитым на металлический остов, походивший на штурвал, и лестницу вдоль дальней стены с окнами в пол. Часы показывали начало одиннадцатого, надо было вызывать такси, но вместо стойки администратора мысли гнали Мерца в направлении лестницы, куда по диагонали потолка уходили ряды квадратных ламп.
Мысли пробегали три зала ресторана на втором этаже, и пока Мерц рукой разгонял сигаретный дым, они уже поднимались выше ресторана, буфета, магазина сувениров, трех сотен одноместных и двухместных номеров, к двухкомнатным и трехкомнатным люксам, обгоняя пятнадцать бесшумных лифтов, стремясь скорее наверх, восходя к вершине «Венца». В этой гостинице начала раскручиваться кинопленка с предательским, буржуазно-растерянным фильмом, чертовски красивым, бессмысленным, ненужным, ни к чему не призывающим, ни на какой подвиг не зовущим, кроме пьянства и безделья.
«Все это мне приснилось, все приснилось» — повторял Мерц, но слишком хорошо знал, что природа случившегося — сугубо материалистическая.
И если бы к нему сейчас же вместо официанта подошел какой-нибудь старик Хоттабыч и предложил сделать бывшее не бывшим, вписать ромб в окружность, все повернуть назад — то интеллигентный, даже робкий редактор центрального научно-технического издательства вцепился бы старику в седую бороду и шарахнул бы его головой об каменную с прожилками колонну вестибюля.
ечером 11 апреля Мерц долго глядел на обкомовское приглашение. Он зачем-то поворачивал его то одной, то другой стороной, будто надеясь, что сейчас карандашная надпись исчезнет. Наконец, торопливым движением положил приглашение на стол, и как-то неудобно, боком сел на стул. Взглянул на наручные часы «Ракета» производства Петродворцового часового завода. Была половина двенадцатого, а, значит, надежда на то, что время таинственной встречи он уже пропустил, была напрасной.
В
Мерц моргнул. Когда нервничал, он моргал.
Редактор «Стройиздата» не числил смелость своей главной добродетелью, и ему не нравилась мысль о том, чтобы посреди ночи подниматься в бар на встречу по анонимному приглашению на билете, каким-то неприличным образом доставленном ему в номер. Мерц нахмурился, разделся и лег на кровать, оставив люминисцентные лампы за шторами включенными. Сон не шел. Без пятнадцати двенадцать Борис Мерц окончательно уговорил себя, что эту дурацкую шутку надо пресечь сразу же, кто бы ее не шутил.
В кубической формы здание кафе «Молодежного» редактор входил медленно и неохотно, как советский танкер в устье Суэцкого канала. На второй двери, за гардеробом, висела табличка «Нет мест». Мерц помешкал и толкнул дверь.
На входе его остановил служащий:
— Бар закрыт, товарищ. Уже час как.
Редактор собирался развернуться и пойти, но с дальнего конца ему замахал человек в в очках. Служащий посторонился.
Мерц прошел на встречу. Его встречал вездесущий московский знакомый, фотограф Абдейкин.
— Боря, как всегда при галстуке. Что делаешь в питейном заведении в поздний час?
На столе у фотографа стояла запотевшая бутылка пива, а рядом — новенький «Зенит-6» с большим объективом.
Мерц замялся. Если Абдейкин тоже здесь в это время, они могут быть частью одного с ним розыгрыша. Но если нет, лучше ничего ему не говорить, чтобы не выставить себя идиотом.
— Как смутился! Я смеюсь. Какими судьбами?
— С редакционным заданием. А ты? Ты же говорил, что Север — твоя судьба? Освоение дальних рубежей? Неужели Ледовитовый океан подошел к Ульяновску?
— На Севере закончились гонорары. Сейчас спрос на Ульяновск. Вот, между прочим обновочку — «Рубин-1Ц» с переменным фокусным расстоянием.
Фотограф указывал на свой объектив. Редактор кивнул и сел за другой стол. У подошевшего франтового официанта заказал местное разливное. «Двухгодичные курсы при „Интуристе“ и корочка от Министерства торговли», — с презрением подумал Мерц.
Когда стакан опустился на его стол, редактор вздрогнул — он забыл о времени. Секундная стрелка «Ракеты» бежала к 12 часам, догоняя две другие. Была полночь. Борис Мерц взглянул на проход. Красное платье он узнал первым, восточные черты девушки из ресторана — вслед за ним. Она улыбнулась ему, миновала проход и села напротив. Смотря прямо в глаза, она сказала:
— Здравствуйте.
Труднопроизносимое для иностранца сочетание трех согласных в первом слоге приветствия сразу обнаружило акцент.
— Здравствуйте. Борис Мерц.
— Я знаю. Корреспондент «Комсомольской правды», 18-й этаж, 13-й номер, как будто.
Мерц моргнул — то ли от лишнего «как будто» (редактор бы вымарал его, будь эта речь текстом), то ли от осведомленности девушки в красном.
— А я Нана.
— Товарищ Нана, вы за мной следите? Зачем?
Девушка засмеялась громким молодым смехом. Мерц рассматривал ее лицо: она была красивой, но именно восточной красотой — смуглое лицо, зловеще-черные волосы, блестяще-бархатные черные брови. Веки у нее были чуть не до половины опущены, и только когда она смеялась, глаза раскрывались, а уголки рта образовывали правильную улыбку чеширского кота, и под пухлыми губами обнажались белые хищные маленькие клычки. Ему показалось, что она совсем юная девочка, может быть, 19 лет, самое большое — 21 год. Что в общем объясняло взбалмошное поведение.
— Зачем за вами следить, если вы этим утром сами на весь вестибюль объявили имя, должность, газету и на какой этаж вас следует поселить.
— Допустим, а какое у меня к вам дело?
— Слушайте, товарищ Мерц, мне скучно, а здесь кругом все дураки. И еще чуточку, и мне с вами тоже будет скучно, и я решу, что вы такой же как все.
— Дурак?
— Нельзя исключать и такую вероятность. Так что вы пьете, товарищ Мерц?
Мерц пожал плечами. Девушка встала, прошла к бару, и через минуту вернулась с бутылкой пива.
— Видели Мемориал уже, товарищ Мерц?
— Да, конечно, очень сильное впечатление.
— Еще бы — сначала бульдозером по городу прошлись, а потом поставили бетонный сарай и рады до смерти. Действительно, сильные впечатления.
— Я бы сказал, что звучит это как суждение человека крайне неумного, если бы вы не были так молоды.
— А каково же суждение маститого корреспондента?
— Нужно строить больше такой архитектуры! Сколько не прибивай к классическому портику наш советский герб, он все равно будет напоминанием о прошлом. Нет на это времени! Нужно строить новое. Старые улицы, обсаженные старыми же деревьями, с доходными домами по обеим сторонам, вызывают потребительский рефлекс, бесполезные мысли.
Без двадцати час, когда официант понес Мерцу и его спутнице счет и новость о том, что «Молодежное» по-настоящему закрывается, со стороны могло показаться, что они того и гляди подерутся. Спор и правда был не на шутку — девушка заняла какую-то эстетско-реакционную позицию и защищала русскую старину, к которой Борис Мерц никакой симпатии не испытывал и не мог понять, отчего нормальному советскому человеку это все, покрытое глубокими связями с поповством и черносотенством, может быть дорого.
Эта, как думал Мерц, студентка, прямо издевалась и над авторским коллективом Мемориала, и над столь симпатичными редактору новейшими архитектурными тенденциями. Он уже глубоко ее презирал, и чем дальше она говорила, тем больше он считал ее не только глупой, но и прямо говорящей вредные вещи. И несколько раз ловил себя на том, что уже не слушает ответы, а только следит за движениями ее губ.
Борис Мерц хотел расплатиться за двоих, но девушка не позволила. Она повернула счет к себе и отсчитала свою долю. Затем убрала кошелек в блестящую сумочку и достала оттуда сигарету. Мерцу захотелось курить, и она поймала его взгляд, указав на пачку:
— Курите, товарищ Мерц.
Мерцу не хотелось сейчас же оказываться в долгу у этой наглой девочки даже по такому пустяковому поводу.
— Спасибо, я куплю себе пачку, если захочу.
Она не смеялась, но уголки ее губ приподнялись.
— Это вам придется до утра ждать, если только для корреспондентов республиканских газет нет какого-то специального магазина, где круглые сутки отпускают сигареты, французские духи и шоколад.
Мерц кивнул, взял сигарету, потянулся за спичками, но она сама зажгла одну и посмотрела на пламя. Взгляд ее скользнул по кончику носа, под которым у нее в руках горела спичка, а потом — прямо куда-то между глаз Мерцу. Она медленно поднесла спичку к его сигарете, и держала ее достаточно долго, чтобы огонь обжег кончики ее пальцев. Мерц обратил внимание на промелькнувшую в ее глазах искру, а затем на то, какие длинные и тонкие у нее пальцы.
тром Мерц жестоко сожалел, что не завел будильник — уже который год он вставал в седьмом часу, а в этот день проснулся лишь в одиннадцатом. Первые три часа, с рассвета до девяти, были лучшим рабочим временем, в которые он решительно расправлялся с самыми безнадежными рукописями. Сегодня он встал непростительно поздно, и все из-за кубинского рома и пустого разговора, в который он никак не должен был вступать.
У
После завтрака Мерц отправился в «Ульяновскую правду» работать, но входная дверь была заперта. С пятнадцать минут Мерц звонил в звонок, отвлекался, разглядывал ионические полуколонны центрального входа, рустовку первого этажа и пилястры, и снова звонил в дверь. Наконец убедившись, что никто не спустится ему открыть, он дошел до ближайшего автомата и набрал секретаря, в чьей ответственности было предоставить ему рабочее место.
«Товарищ Мерц, вы меня разбудили, сегодня закрыто, приходите завтра», — сказал заспанный женский голос.
Редактор пошел прочь, но московская жизнь отучает просто, без дела, гулять. И он придумал себе дело — купить карандашей и блокнотов в новеньком ЦУМе. В шкафах в центре зала, за стеклом были выставлены фарфоровые тарелки с портретом В.И. Ленина на красном фоне, хрустальные фужеры, тарелки, пепельницы, а под геометрическим узором квадратных ламп, спускавшихся с потолка на тонких шнурах, новенькие витрины выставляли вперед тонкие ножки. За ними работницы в рубашках с коротким рукавом наперебой по двое старались показать покупателям ассортимент ЦУМа. Мерц купил два блокнота, карандашей и пачку сигарет.
Остаток дня Борис Мерц провел в номере, за работой. Весь день в голове его крутилась мысль о девушке в красном платье, а в последний час идея о ней захватила все его сознание. Редактор думал, что она, может быть, вовсе не такая испорченная, и жалел о том, что вчера разозлился. Он спрашивал себя: даже если она нарочно его раздражала, не педагогичнее ли было бы отвечать спокойно, по-взрослому, по-мужски, наконец?
В десятом часу в дверь позвонили. За дверью стоял смуглый архитектор.
— Боря, затворничаете? Поужинаете с нами? Через пять минут внизу, стол на мое имя, и никаких отговорок.
Мерц оделся и спустился. Смуглый архитектор в красках рассказывал, как первый секретарь Ульяновского облисполкома Скочилов рассорился с руководителем авторского коллектива Львом Мезенцевым, фактически автором проекта Ленинского Мемориала. В итоге, Мезенцев не был приглашен на открытие Мемориала, и от лица архитекторов сопровождать Брежнева и Скочилова на всех торжественных мероприятиях отрядили его, то есть смуглого архитектора.
Мерц уходил в свои мысли, слушал невнимательно, пока наконец совсем не уставился перед собой. Из забытья его вывело знакомое имя из уст «афганца»:
— Наночка, к нам, к нам!
В тот вечер на девушке было гранатовое платье и такого же цвета туфли с золотыми застежками.
— Знакомьтесь, Боря, это товарищ Нана, большой начальник и моя любимая ученица.
— Самый большой начальник. Гаррольд Гарриевич, мы с товарищем Мерцем уже знакомы.
— Вот молодежь! Даже не буду спрашивать, при каких обстоятельствах.
— При весьма странных обстоятельствах, Гаррольд Гарриевич. А над чем начальствует товарищ Нана?
— Я немножко помогала авторскому коллективу Мемориала по части реставраторских работ.
— Возглавляла отдел реставрации. Чтобы вы осознали масштаб личности, Боря — в 31 год девушка командовала артель из двенадцати мужиков.
Мерц моргнул. Он понял, что вчера как школьницу отчитывал женщину на два года старше его, к тому же профессионального архитектора.
К Гаррольду Гарриевичу подошел председатель горисполкома Ланцов, извинился и увел его на разговор. Девушка в гранатовом платье быстро посмотрела в сторону, как будто что-то решала, и повернулась к Мерцу:
— Я собираюсь отсюда сбежать, и еще есть вероятность сделать это вместе. Если хотите.
Мерц снова моргнул.
— А как же…
— Гарольд? Он только рад отужинать без свидетелей. Закажет грамм двести. В общем, об нем не беспокойтесь.
Она встала из-за стола и пошла к выходу. Мерц вскочил, положил на стол десять рублей и пошел за ней.
Такси остановилось у ресторана в двухэтажном особняке по Гончарова, напротив ЦУМа. Официант отвел их к столику возле эстрады. В полукруглой нише умещался черный рояль с щуплым пианистом, пара мускулистых трубачей, гармонист, гитарист, ударная установка и певица с убранными назад волосами. Исполняли «Нежность».
Столики окружали пальмы совсем из другой эпохи, а на крахмальных скатертях стояли запотевшие бутылки с пивом.
— Товарищ Мерц, пожалуйста, закажите другую песню, когда эта закончится.
Мерц прошел перед эстрадой, подошел к гармонисту, что-то ему шепнул и сунул пять рублей.
— Расскажите, о чем вы пишете, товарищ Мерц.
— Об архитектуре, большей частью.
Начал трубач, подхватил пианист, подключился ударник, вступила вокалистка.
У тебя такие глаза,
Будто в каждом по два зрачка,
Как у самых у новых машин.
Мерц моргнул. То ли оттого, что отчетливо помнил, что в оригинале у Кристалинской «Как у самых новых машин», без этого провинциального второго «у», то ли оттого, что вокалистка зачем-то пела в оперной манере, восторженно, тогда как весь смысл этой бессмысленной песни — в речитативе и повторе.
У тебя двойные глаза,
Их хватило б на два лица.
— И что вы находите интересным из архитектуры Ульяновска?
— Да вот сегодня пришел в «Ульяновскую правду» работать и пока напрасно ждал у закрытой двери, рассмотрел купеческий какой-то особняк, в котором сидит редакция. Вам бы понравилось.
— Доходный дом Зеленковой. Одно из самых интересных оставшихся в городе зданий.
Мерц не столько слушал, сколько следил за движениями ее губ.
Понимаешь, твои глаза —
Двух земных полушарий карта.
Принесли меню.
Дары океана — рыба и другие океаническе продукты — очень питательны и вкусны.
В нашем ресторане вы имеете возможность отведать разнообразные блюда и закуски из этих продуктов.
Наименование блюд/Цена.
– Хотите бульон из севрюги с грибными пельменями, товарищ Мерц? Или, может быть, салат «Сюрприз»?
— Я не очень люблю рыбу…
— Вот и я. Давайте выпьем?
Снова зашел спор про архитектуру, и снова Мерц не мог не злиться — но старался говорить сдержанно, памятуя о том, что перед ним опытный архитектор. Как занимательно двигаются эти губы! Но как ей может быть тридцать? Сейчас ему казалось, что и вовсе 16 лет.
Без пяти одиннадцать официант обошел столики с объявлением о том, что ресторан закрывается, получил в карман по рублю со столика и отстал. Мерц с девушкой уже прикончили бутылку белого. Редактор снова заметил, что к вечеру она сильно оживляется, как будто учащается сердечный ритм.
Мужчина в черном пиджаке, походивший на выбившегося в люди цеховика, танцевал с администратом ресторана, полной женщиной в белом с накрученными волосами. Нана заказала еще бутылку.
Через час официант подошел со счетом, и Мерц, уже ни в чем больше не сомневаясь, закрыл счет, положил ему в карман два рубля и дал еще двадцать рублей, кивнув в направлении оркестра.
Через полчаса во всем ресторане, кроме эстрады, выключили свет. Вокалистка пела Girl в русском переводе, как исполнял Ободзинский, надрываясь на: Оо, ге-ол.
— Боря, закажите снова песню про глаза.
Они встали танцевать. Нана в танце обнимала его совсем не так, как московские знакомые девушки — не безвольно, не мягко. Она не боялась прижаться к нему совсем близко.
Борис смотрел на ее губы и думал только о них. Вокалистка пропела последние строки, оставался только проигрыш. Мерц притянул девушку к себе и поцеловал, потом еще раз поцеловал, потом еще раз, долго.
В зале зажегся свет, девушка отстранилась от Мерца и пошла к выходу. Он подошел к столу, взял пиджак и поспешил за ней. На улице уже ждало такси. Мерц сел в машину, рядом с девушкой. Она взяла его за руку.
— К «Венцу», — сказал Мерц не своим голосом.
аутро Мерц искал ее по всему «Венцу». Он спрашивал в обоих вестибюлях, для советских гостей и зарубежных, говорил с ожидающими переводчиками иностранцев, обошел три зала ресторана, кафе и буфет. В магазине «Березка» продавец вспомнил, что подходившая под его описание девушка на днях купила сувениров на 70 рублей. Он зашел в художественный салон, дамский зал парикмахерской, отделение почты, зачем-то разместившееся прямо в гостинице. Отчаявшись, он спустился в ресторан. Увидел за столом своего смуглого знакомого, пошел к нему.
Н
— Гаррольд Гарриевич, вы случайно — по работе, например — не видели Нану?
— Садись, Боря. Что-то случилось? Нана, если я не ошибаюсь, утром улетела в Москву. Оттуда с родителями они отправляются в Батум.
Мерц растерянно спросил:
— А там у нее — что? Бабушка?
— А там у нее свадьба, Боря.
— Вот как.
— Именно так, Боря, и мне тоже от этого совсем не весело — там ведь и дети пойдут, а значит, для дела она потеряна еще на пару лет. Обидно, большой специалист. Ты бы видел, какую бурю она мне устроила, когда узнала, что мы решили сносить губернаторский дом. По первоначальному плану, оттуда должны были выселить все заседавшие там конторы, отреставрировать и заселить историко-краеведческий музей.
Мерц моргнул.
Далее: Часть II. В сторону Ленина 28.I.2019
„ВЕНЕЦ“. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ИДЕАЛЬНОЕ
Редактор К. Глущенко. Переводчики Т. Кэмпбелл, К. Саттон, М. Шипли. Корректоры М. Гордис (англ.), Т. Леонтьева (рус.).
Художник-оформитель К. Глущенко. Автор рассказа „Беглец“ Г. Атанесян.
Сдано в набор 26/IV 2018 г. Подписано к публикации 1/VI 2018 г. Гарнитуры „Стейнбек“ (Р. Горницкий), „Квант антиква“ и „Журнальная рубленая“ (Paratype). Заказ № 157.
Издание подготовлено фондом V–A–C как часть художественного произведения „Венец“ К. Глущенко для выставки „Пространство. Сила. Конструкция“
(V–A–C Foundation, Palazzo delle Zattere, г. Венеция, 13 мая — 25 августа, 2017 г.) Кураторы: М. Витковски и К. Чучалина. www.v-a-c.ru. Москва, Гоголевский бульвар, 11.
Издательство „Глущенкоиздат“
Германия, 04105, г. Лейпциг, Вальдштрассе, 14
Цифровая версия разработана в „Верстке“
www.verstka.io
Уважаемые читатели, предлагаем познакомиться с радиопостановкой
„1962. ДНЕВНИК. Н. КОЗАКОВ“
1962 год, Советский Союз. В преддверии неизбежного наступления коммунизма шофер грузовика из Горьковской области Николай Козаков
расхищает колхозное имущество, отправляется на строительство газопровода в Казахстан и лечится от заикания гипнозом в Харькове.
За показной мужественностью — охотой, ездой на мотоцикле и постоянным пьянством — прячется тайная жизнь человека с развитым вкусом, тонкого наблюдателя, знатока античной мифологии. Он пишет стихи, фотографирует, жалеет себя и слишком часто влюбляется.
Радиопостановку читает бывший диктор Центрального телевидения СССР —
Юрий Петрович Ковеленов
Лейпциг•2018